Мой друг – Тишина - Игорь Сотников

Ну и конечно Мара, которая в отличие от всех них, не ограничилась данным восклицанием в единственном числе, а добавила к нему ещё одно «Ух», тем самым получив «Ух-ух». Ну и плюс ко всему, прибавила своё «Ну-ну».

Пока же все эти вольные зрители, любовались, анализировали и даже критически замечали недостатки внешнего вида Комаши, сама она, не могла устоять на одном месте и кружась вокруг своей оси, навлекала на себя ещё больше восторженности во взглядах мужской части компании.

– Значит, ты сегодня решила предстать перед нами в самом своём восхитительном наряде – мечты. – Уперевшись подбородком об подставленный снизу кулак (видимо для того чтобы придержать рот и не сболтнуть лишних восторженных слов), улыбающийся Тишина, знает, что говорит и тем более, на что намекает.

– А что, разве нельзя? – очень открытый и броский взмах платья Комаши, служит ответом всем им.

– Можно, но ты же знаешь, что меня не может не заботить нравственное здоровье нашего подопечного. Да и как отреагируют на тебя более чувствительные сердца, встретившие тебя на своём жизненном пути. – Покачал в ответ головой, такой заботливый Тишина.

– А меня не заботит и тем более не волнует! – Новый взмах платья Комаши, разметает все подозрения на счёт её благоразумности и пристойности поведения. А разве ветер, который создает тот полёт мысли, возникающий при виде этой чарующей красоты, можно удержать руками. Вот, то тоже. Ну а как только сможете поймать ветер, то тогда и милости прошу на разговор о благоразумии, которое вы теперь безвозвратно потеряли при ловле ветра.

– Что ж, я тебя понял. – Сделал вывод Тишина, после чего переводит свой взгляд на Ростика и, ухватив одной рукой Комашу, а другой Ростика, меняет их местами. Где теперь уже настаёт очередь Ростика предстать на суд этой публики, чью новую видимость, ему предоставила в своё распоряжение, плетущий не только наряды на выход, но и физиологию внешнего вида, местный кутюрье Комаша.

– А я, знаешь ли, совершенно не удивлен. – Как всегда, первое слово взял Тишина, косясь на принявшую серьезный вид Комашу. – И ты как встречающая сторона, не поскупилась и не пожалела для нашего гостя ничего, предоставив в его распоряжение, самую незаметную и не примечательную внешность. Ты видимо решила, что ему будет удобней, если его не будут доставать любые внешние отвлечения на себя и тем самым, он сможет спокойно посмотреть на мир.

Что же касается Ростика, смотревшего в своё отражение зеркала, то он, как не пытался в нём что-то новое увидеть для себя, то так и не сумел. Ну, а все эти фантазии его спутников на счёт него, да и на счёт себя, то он не собирался их оспаривать. В конце концов, сколько людей столько мнений, и если им так нравится вносить ясность в окружающее, а судя по всем их поступкам, они только и делают, что этим занимаются, то пускай и делают, что им так нравится.

– Ну а моё дело сторона. – Решил про себя Ростик, пока толком не разобравшийся, где его сторона, с какого боку ему лучше стоять и, имея ещё массу вопросов, на которые требовалось бы ответить, но они почему-то пока, что не задавались им.

– У-гу. – Качнулась в ответ Комаша, заставив Тишину закончить осмотр Ростика и перевести свой взгляд на Мару, чей независимый и неприступный вид, говорил, что, пожалуй, к ней нужен особенный подход, где она в любом случае останется при своём мнении и виде. Что, в общем-то, для всех кроме Ростика не ново и Тишина, прежде чем перейти к самой важной части представления, то есть к себе, лишь только резюмировал (и то для Ростика) эту данность Мары.

– Ну, а нашу Мару, как ни старайся, ни с кем не перепутаешь. Она имеет свою, с любого места и точки заметишь, и что главное, печенками осознаешь эту её приметливость, которая всегда заставляет нас глубоко задуматься и поговорить о ней. Что и говорить, умеет она разговорить, даже не смотря на его крайнюю необщительность, всякого встретившего с ней лицом к лицу человека. – Тишина, воздав Маре должное, вновь посмотрел на Комашу и, переменив или лучше сказать, по игравшись со своим лицом, которое несколько раз от грусти до радости по сменялось в своём выражении, заговорил о себе:

– Ну что ж, настал мой черёд. Посмотрим, что ты мне приготовила.

После чего Тишина, руками театрально прикрывает свои глаза и, подойдя к зеркалу, останавливается, где после небольшой паузы, выдержав себя в нетерпении, открывает глаза.

– Хм. – Первой реакцией на свой вид, конечно, было это звуковое сопровождение Тишиной своего очень приметливого прищура.

– Я уловил твою мысль. – Посмотрев в отражении зеркала на Комашу, сказал Тишина. – Это, то самое лицо, которое все неуловимо, как бы знают, но в тоже время и не знают. Но при этом, у всех присутствует внутренняя убежденность в том, что это лицо очень важное и скорей всего, принадлежит, как минимум кукловоду продюсерского звания. Я верно, говорю. – Нахмурив брови, Тишина грозно посмотрел на своих спутников. И если эта его грозность, у Комаши и Мары, да и в общем, и Точа, вызвала улыбку на лице, то Ростика накрыло непреодолимое ощущение того, что он где-то (не иначе в новостях), это лицо уже видел.

И если внешний вид Комаши, из-за присутствующей в ней иллюзорности, накрывшей всякое понимание Ростика, не поддавался чёткому, как словесному оформлению, так форменному очертанию, а вездесущая Мара, со своим эзотерическим обращением к своей видимости, скорей виделась душой и сердцем Ростика, нежели глазами, то Тишина, определенно приобрел относительную физику тела. Хотя физика его тела была так себе (видимо их не свойственность обращения с этой материальностью даёт знать) и где посмотришь на него, только, что и сможешь сделать, как плюнув даже на чистый пол, с горечью заявить:

– Продюсер, твою мать.

После чего следует его, так называемая акклиматизация под сводами этой новой внешности, чьи возможности – надуванием щёк, показыванием языка и даже шевелением ушами, не отходя от зеркала испробовывает Тишина. Ну, а когда лицевые мышцы полностью разработаны и Тишина понял – где, как и что на его лице находится, то вслед за этим, своя очередь доходит до всех остальных частей тела. И они, не оставшись в стороне, под надзором Тишины, попрыгали на месте, покрутились по сторонам и само собой, и по вспучивали живот. В общем, из всего его, такого на первый взгляд безалаберного поведения, можно было сделать вывод, что Тишина относился к делу с большей серьезностью и в отличие от своих женских спутниц, делал ставку не только на один свой внешний вид.

– Ну что, осталось дело за малым. —Тишина перевёл свой взгляд на Точа, который в пику к малым словам Тишины, был, не то что мал, а даже очень не мал.

– Ну, что сказать. – Внимательно разглядывая Точа, начал размышлять Тишина. – Ну ты, точь в точь… (сделал паузу Тишина) Точь. Ха-ха. – Рассмеялся Тишина, подстегнув всю компанию к разрядке, которая никогда не помешает, даже в таком ответственном деле, как приготовление к выходу в какой-нибудь свет. Ну, а как все не знают, а только догадываются о том, что свет, это такое, в общем, затруднительное в понимании, неоднозначное спектральное явление, о котором в точности известно лишь одно, что он больше светит, нежели греет.

Ну, а если в нас возьмёт своё слово придирчивый ко всему исследователь, то мы, разложив свет на свои физические составляющие и сопоставив их с другой физикой тела, под этим же бытующих у них названием: «высший свет», будем вынуждены признать, что он, не то что однороден, а даже и близко не стоял к своему во всех планах единству. Но такова природа всякого света, который только через совокупность своих разнородных и разнообразных составляющих, и позволяют ему, как по-своему светить, так и называться.

Ну и само собой, отдельные пучки этого света, которые мельком проносятся в нём, и которые, видимо, учитывая такую высокую скорость движения света, понимают, что для того чтобы вас заметили в нём, то нужно почаще показываться и примелькавшись, а по-другому при такой скорости не получится выглядеть заметно, начать ассоциироваться с этим светом. Вот, наверное, поэтому, все эти пучки известности или публичные люди, дома не живут, а перемещаются с одной телевизионной площадки на другую.

Да и, наверное, именно поэтому свет иллюминации так близок сердцам носителей этого света, ведь он создает иллюзорность, которая и позволяет, как прикрыть ваши недостатки, так и продемонстрировать с нужного ракурса все ваши достатки.

– Ну всё Точь, ты точно достал. – Всё не унимается Тишина, чьи шутки так себе шутки, но их теплота греет душу, и оттого они находят понимание в потрясывающихся от веселья и частично от смеха, животах его слушателей. Но не успел Тишина от своего веселья образумиться, как входная дверь открывается и на пороге туалета, перед лицом всей честной компании, оказывается ещё один нуль, который, явно без всякого преувеличения, спешил только по своим, не требующих промедления частным делам. И он, будучи уверенным в том, что сейчас сумеет успеть (а уверенность ему придала не запертая на засов дверь, которую не утрудился прикрыть за собой никто из вошедших), что с первого удивленного взгляда стало понятно, не ожидая здесь никого, не то что увидеть, но и встретить, уже в некотором предощущении ворвался сюда.